Размещение: запрещено
Посвящение: Дориане
читать-бояцца— Почему эта жалкая женщина? – вопрос в пустоту, конечно.
Тарелка разбивается о стену, а наивные до ужаса глаза мужчины следят за осколками, которые как-то чересчур быстро падают на пол, крошась на еще более мелкие кусочки. Зрачки расширяются, и светлая радужка становится почти прозрачным ободком. Худой же палец тянется к керамической крошке, застывшей пылью в воздухе. Чья-то рука тут же отдергивает.
— Не тронь, дурак, порежешься! – кричит Эстель, уже почти рыдая.
Мужчина непонимающе смотрит на нее.
— Ты чего?
— Что, совсем уже дурак?! – продолжает злиться. – Конечно, дурак!
— Ну, раз дурак, зачем спрашиваешь? – как-то слегка обиженно отзывается тот.
— А ты молчи, вообще! – топает ногой, медленно отходит от него. – И почему эта глупая проститутка? Я тебя спрашиваю!
— Ты определись, мне молчать, или как…
— Да заткнись!
Он дергает плечом, мол, молчу-молчу, что, нормально сказать нельзя? А ее трясет, руки дрожат, так и хочется взять за грудки этого придурка и так встряхнуть, чтоб в глазах потемнело!
А он все смотрит на нее, с интересом следит, как она озирается, водит рукой по столу.
— Так что это за женщина, с которой ты встречаешься?
— Ты сама сказала. Проститутка, наверное.
И еще одна тарелка разбивается о стену.
— Не мог соврать, а?! Я на тебя всю жизнь потратила, а ты собираешься так просто все разрушить?!
Он пожимает плечами, что не мог. Нехорошо это, врать.
А хорошо жене изменять, которая тебя столько лет терпит?!
Нехорошо. Не терпи.
Разворачивается и идет в прихожую.
— Ты куда? – растерянно отзывается она.
— Пойду, прогуляюсь.
— Это к той, да?
— В смысле?
— Без смысла, — вздыхает она, оседая на пол в керамическую муку.
И две неожиданно сильные руки ее подхватывают.
— Порежешься же, — серьезно замечает мужчина, поднимая ее на ноги.
Положил на диван.
— Ладно, я пошел в галерею. Мне внезапно захотелось нарисовать Еву. Отправлю ей сообщение. А ты не вставай, тут подмести надо. Как успокоишься, я думаю, уже и вернусь.
Смотреть в потолок. Не на дверь. Не на него: вот надевает куртку, завязывает шарф, натягивает ботинки…
А потом хрустит этими ботинками по крошке из тарелок, садится на корточки рядом с диваном. И лицо на уровне ее глаз: широкие скулы, наивные глаза и смуглая кожа.
— А как ты узнала, что Ева проститутка? Я ее уже года три рисую, а все не замечал.
— Ты что, совсем дурной? – тихо отзывается Эстель.
— Наверное. Она же немая, ну и не говорила. А мне какое дело – мне б только рисовать, а кого – не так важно. А ты так, один раз увидела – сразу сказала, чем она занимается.
— Просто рисуешь? Что, совсем с катушек съехал? Да такую на руках носить надо, целовать и спать с ней! Спать, а не рисовать, ты совсем уже ничего не понимаешь!
— Зачем мне с ней спать? Я же с тобой сплю. Эй… Эй, ты чего?
Ну не знал он, что делать с плачущей женщиной. Никогда не знал.
Не понимал тогда, когда Ева прибежала в студию заплаканная, с красными глазами и распухшими щеками. Когда немая девушка обняла его и рыдала-рыдала ему в плечо, силясь выдавить хоть звук.
А потом написала мелкими аккуратными буквами.
Ti amo
Я люблю тебя, люблю
И таким же вихрем в небольшое помещение влетает Эстель и тащит его в их небольшую квартирку, чтобы устроить-таки скандал.
Но перед этим Ева смотрит страшными глазами на старшую женщину и выбегает из студии.
Не понимает и сейчас, когда эта глупышка разбивает посуду о стены в обоях карамельного цвета, а потом садится на эти своеобразные руины и плачет.
Прогуливаясь по вечернему городу, он понимает, что врядли Ева уже вернется.
Жаль – рисовать ее было одно упоение.
И что вообще значит это слово, «любовь»? Мужчина постарался подобрать синонимы.
Эти слезы, разбитые тарелки… И бесконечные побеги…
Возвращаться домой как-то тоже не хотелось.
Stupido amore, – отсылает Еве сообщение, — возвращайся.
Любовь – это глупость. А искусство вечно.
Он понимает, что, скорее всего, Ева больше не придет. Улыбается проходящим мимо женщинам, непременно красивым. Возможно, найдет еще одну прекрасную музу… Он грустно вздохнул, вспомнив о Еве. Ведь было так чудесно. С приходом любви все ломается.
Ну и глупость эта ваша любовь.
Он качает головой.
Художники ведь не понимают. А женщины в них влюбляются, беременеют будто случайно, будто вовсе и не от них, а затем требуют женитьбы. И смысл потом разбивать керамическую посуду, видя, как муж пишет портрет другой? Не понять, кто наивнее – женщины или художники. Ведь последние – существа бесполые, покоряющиеся лишь красоте и искусству.
Первые не понимают этого самого искусства.
А художники не понимают любви.
Они ее рисуют.